– Яснее некуда, разрази меня гром, – тихо произносит дон Хасинто Фатас.

На самом деле эти слова вылетают у него как плевок.

Хинес Фалько впивается глазами в обветренное лицо старпома, а тот, пожав плечами, с треском складывает подзорную трубу, и его губы складываются в горькую улыбку.

– Нас назвали трусами, парень.

У шестнадцатилетнего гардемарина слова застряли в горле:

– Простите, сеньор старший помощник?..

– Да, именно так. Трусами. И содомитами. И тебя, и меня, и всех остальных.

Через плечо Фалько краем глаза видит пехотного офицера – командира стрелков, присланных на бак, худенького лейтенанта в форме каталонских добровольцев: его всю ночь выворачивало наизнанку, а сейчас шатает так, что он держится за ванты, и лицо у него белее форменного кафтана.

– Этого не может быть, сеньор старший помощник, – тихо-тихо, чтобы не услышал лейтенант, шепчет Фалько.

– Да уж поверь мне.

Юноша недоуменно смотрит на корму, туда, где находится командир де ла Роча, смотрит, не понимая, почему тот сам не отдает приказа: с нас хватит, господа, черт побери все и вся, «Антилья» разворачивается и идет на помощь товарищам. Наверняка. Думает он, тот же самый вопрос задают себе и все, кто сейчас с палубы или марсов молча наблюдают за боем, потрясенные грохотом канонады, вспышками огня и клубами дыма, от которых они удаляются. Порою до гардемарина долетают слова тех, кто поближе, – матросов, комендоров и солдат, сгрудившихся возле восьмифунтовых пушек.

– Что делается, что делается, а, парень?

– Уж лучше там, чем тут.

– Да, верно.

– Ох, как палят…

Но если многие из них вздохнули с облегчением оттого, что им выпала роль свидетелей, то этого никак не скажешь о Хинесе Фалько. Время, проведенное в море, еще не выбило из него дисциплины, чувства долга и сознания своих обязанностей будущего офицера военно-морского флота, он еще любит родину, жаждет славы и всей этой мишуры. Поэтому сейчас он растерян, а душа так и горит от стыда. Что вполне нормально в данной ситуации. И потом, он уверен, что подобные же чувства обуревают не его одного. Лейтенант-каталонец – ворот кафтана расстегнут, волосы растрепаны, глаза остекленели, – похоже, не понимает, что происходит, однако лицо второго боцмана Фьерро, его пальцы, теребящие латунную дудку, висящую на одной из петель коричневого кафтана, его исполненные уважения, но многозначительные взгляды – то на сражение за кормой, то на дона Хасинто Фатаса – просто поют «Травиату» (нечто из ряда вон выходящее, потому что «Травиату» напишут еще не скоро). Короче, второй боцман отлично понял, что к чему, как понял и то, в какой незавидной роли оказался авангард, то есть все они. И его корабль, и он сам, и остальные – от первого до последнего. А Фалько, снова повернувшись лицом к баку, смотрит вперед, где в кабельтове от бушприта «Антильи» «Нептуно» с ветром в марселях и брамселях невозмутимо продолжает путь, и видит, что офицеры, столпившиеся у гакаборта вокруг своего командира, бригадира дона Кайетано Вальдеса, тоже смотрят назад и, судя по выражению лиц, матерятся про себя. И причина у них для этого вполне веская. Когда старший помощник Фатас, глядя на них, беспомощно разводит руками, в ответ один из офицеров «Нептуно» делает то же самое. Ничего не попишешь, коллега. Там, где есть начальство, и так далее. Я человек маленький.

– Сигналы с «Формидабля», дон Хасинто.

Второй боцман Фьерро указывает на флаги, которые поднимаются на флагмане адмирала Дюмануара и, расправившись, полощутся на ветру. Капитан второго ранга Фатас поворачивается, торопливо идет к лафету третьей пушки бак-борта и, взобравшись на нее, припадает правым глазом к подзорной трубе. Орудийная прислуга почтительно отходит в сторону, чтобы не мешать. Гардемарин Фалько тут же, рядом с начальником.

– По-моему, он репетует сигналы «Бюсантора».

– Да, – подтверждает юноша. – Всемуавангарду. Поворот оверштаг.

– Чтоб его… Давно пора.

Хинес Фалько чувствует, как затылок у него ощетинивается. Ну вот, думает он. Наконец-то. С кормы грохочут распоряжения, выкрикиваемые через рупор, и палуба заполняется людьми; их подгоняют крики, свистки и удары плеток боцманов и старших бригад. Лейтенант каталонских добровольцев, будто очнувшись от сна, торопливо застегивает ворот кафтана и передает двадцать своих солдат в распоряжение боцмана, чтобы поставил их на брасы или куда понадобится. Давай, тяни. Раз-два, раз-два. Матросы лезут на реи фок-мачты, ветераны подталкивают сухопутных салаг – давай, разрази тебя гром, живее, поворачивайся, – чьи босые ноги дрожат и оступаются на смоленых выбленках У одного из новичков, с виду крестьянина, где-то защемило руку, он с трудом выдернул ее и теперь громко ругается, поминая и господа бога, и его мать, и прежде, чем гардемарин Фалько успевает сделать ему замечание и потребовать назвать свое имя (сквернословов наказывают согласно уставу: привязывают к пушке и всыпают от дюжины до двух десятков ударов палкой или плетью – это уж на усмотрение командира), второй боцман Фьерро, который считает, что при аврале не до лишних сложностей, трижды хлещет его плеткой по вопящему рту: раз, раз, раз, и несчастный, подавляя крик, прижимает к лицу ладони, а между пальцев у него струится кровь.

– Ветра мало, – говорит дон Хасинто Фа-тас, глядя на вымпел. – С оверштагом не справимся.

И это правда. Если парус прилип к мачте, плохо дело, говорят опытные моряки. Сколько ни брасопь реи, вест-норд-веста не хватает, чтобы три тысячи тонн дерева и железа пересекли линию ветра. Особенно если учесть, что «Антилья», хотя и вполне современная и маневренная (ее близнец «Сан-Ильдефонсо» тоже здесь, в составе союзной эскадры), несет на своей нижней батарее тридцатишестифунтовые пушки, а не двадцатичетырехфунтовые, как было предусмотрено. Плюс еще волнение на море. А в итоге – скорость не больше двух узлов. Хинес Фалько хорошо представляет себе, в чем проблема: если вместо того, чтобы при повороте перейти линию ветра носом, корабль сделает это кормой, то описанный при этом круг окажется таким большим, что корабль отнесет слишком далеко от места боя. Чтобы подойти с наветренной стороны и выбрать себе место, пожалуй, понадобится содействие шлюпок, идущих сейчас на буксире; поэтому Фатас отправляет своего гардемарина на корму – помогать. Слушаюсь, сеньор старший помощник, отвечает парень. Пробираясь среди матросов и солдат, снующих туда-сюда по шкафуту бакбор-та, он видит, что некоторые корабли авангарда уже приступили к повороту и приходится им несладко: их болтает качка, а паруса едва-едва ловят бриз. Головное судно, «Нептуно», очень медленно, вовсю орудуя марселями и брамселем, переходит в бейдевинд, а некоторые из французских кораблей, в том числе «Сипион», помогают себе шлюпками, и сидящие в них матросы изо всех сил гребут, allez, allez, allez [89] , чтобы привести его нос круче к ветру.

– К вашим услугам, сеньор командир… Дон Хасинто прислал меня в ваше распоряжение на случай, если понадобится помочь со шлюпками.

– Не думаю, что понадобится. Но все равно, оставайтесь здесь – так, на всякий случай.

Фалько оглядывает людей на ахтердеке. Командир – он приказал поднять все паруса и идти по ветру, чтобы набрать лишний узел, – уперевшись руками в перила ограждения ахтердека, наблюдет за маневром вместе с капитан-лейтенантом доном Хавьером Орокьетой и лейтенантом доном Антонио Галерой, командиром морских пехотинцев. Двадцать его отборных гренадеров выстроились у подножия трапа, ведущего со шканцев на ахтердек. По распоряжению Галеры сегодня вместо коричневой боевой формы эти двадцать, как и он сам, облачились в сухопутную: шляпы с кокардами, короткие синие кафтаны с красными отворотами и латунным якорем на воротнике, белые штаны, черные сапоги. Они выглядят безупречно и готовы подняться на ахтердек, как только начнется бой. Гардемарин Косме Ортис на своем боевом посту, возле ящиков с сигнальными флагами. Шкипер Роке Альгуасас – руки в карманах кафтана с золочеными пуговицами – стоит чуть в стороне, рядом со старшим штурманом, мичманом Бартоломе Линаресом, который через переговорное устройство выкрикивает распоряжения своему помощнику и рулевым, находящимся в рубке под ахтердеком, рядом с нактоузом и штурвалом. А десять комендоров, приставленных к карронадам, уже зарядив оба орудия бакборта, сейчас готовят к стрельбе орудия правого. Ядра и картузы со шрапнелью уже сложены возле пушек, кремни приготовлены, в бочонке с песком дымится запасной фитиль.